Под этот шум как–то незаметно для всех завелась фура и тихо пропала за поворотом.
И снова тишина, только тихий шорох дождинок по листве, будто бы кто сыпал пригоршни водяной крупы над лесом.
* * *
Трое на остановке настороженно молчали, только было слышно учащенное дыхание, особенно тяжелое сопение здоровяка.
— Пойти глянуть, что ль? — первым нарушил молчание улыбчивый и сглотнул слюну пересохшим горлом.
Он запахнул телогрейку и боязливо вступил в темноту. Когда вернулся, его колотило так, что зуб на зуб не попадал.
— Там… внизу… на дне — такие деньжищи!!!
В темноте никто не мог встретиться друг с другом взглядом, это придавало смелости. Первым вышел к проделанной легковушкой просеке в кустах здоровяк, за ним неуверенно засеменила девушка.
— Ну… где?
— Тама, — махнул улыбчивый торбой во тьму на дне оврага.
Все трое почти скатились вдоль склона по коридору, расчищенному в густых кустах легковушкой. На самом дне из темноты ломаной линией хромированной отделки еле проступали контуры иномарки.
Троица остановилась в трех шагах от машины. Девушка в растерянности или со страха нащупала во тьме руку улыбчивого мужичонки. Наконец здоровяк засопел от решимости, смело шагнул к машине и сорвал закрученную восьмеркой дверцу.
Подсветил искореженный салон мобилой. На передней панели перед мертвым водителем торчала фигурка нью–йоркской статуи Свободы из позелененной латуни. Водитель, как видно, обожал все экстравагантное. На факеле в воздетой к небу правой руке статуи Свободы помаргивал светодиод в такт музыке песенки «Америка, Америка…», которую улыбчивый мужичок всегда принимал за гимн США, когда слышал ее по телевизору.
Пол в салоне и пассажирское сиденье усыпали доллары и российские рубли, выпавшие из раскрытого бардачка. На них медленно наплывала черная лужа — кровь из груди водителя, раздавленной рулевой колонкой. В луже лежал пистолет, похожий на ТТ.
К аромату свежести от росной зелени и солоноватому запаху крови примешивался заметный бензиновый душок.
Здоровяк с хрустом в суставах протиснулся в искореженный салон. Выгреб рубли и доллары себе в кейс. Брал только чистые бумажки. Потом одним рывком выломал статуэтку Свободы и тоже швырнул ее к себе.
Раздался стон, похожий на скулеж. Все оцепенели, уставившись на неподвижного водителя. Стон перешел в жалобное тявканье, из машины медленно выполз трехмесячный щенок овчарки.
— Фу–ты, пошел вон!
Здоровяк за шкирку откинул его далеко в кусты. Контуженный щенок даже не пискнул. Потом здоровяк поднял из лужи крови пистолет, обмыл его в ручье и сунул в карман.
Улыбчивый от волнения так шевелил пальцами ног, что под кирзачами злобно чавкала раскисшая глина. Здоровяк захлопнул кейс, вытер руки о траву и, словно никого рядом не было, пыхтя и отдуваясь, стал карабкаться вверх по крутому склону.
Негромкий посвист остановил его. Здоровяк оглянулся.
Девушка щелкнула зажигалкой, ее лицо с прилипшими к щекам волосами, как видение, выплыло из темноты. Здоровяк вздрогнул и отчаянно замотал руками, подавая ей какой–то немой знак, как будто у него горло перехватило, а потом сипло прошипел:
— Не делай этого, дура!
Но она спокойно распаковала пачку и сунула в рот сигарету, не торопясь раскурила и, словно забавляясь, уронила горящую сигарету в раскрытый капот машины.
Синеватый огонек весело поскакал по картеру, с каждым мигом увеличиваясь, пока не превратился в урчащее косматое чудовище. Здоровяк оцепенел, что–то невразумительно мыча. Все трое заворожено глядели на белое бензиновое пламя, пока сверху на откосе оврага не затрещали кусты.
Сверху громко заржала лошадь, из темноты в ответ ей тявкнул очнувшийся щенок, и — вся троица рванула напролом вниз по ручью, журчавшему по дну оврага.
2
Гибкие лозины наотмашь хлестали по лицу, с треском щелкали по веткам деревьев, заглушая шум пожара за спиной. Впереди по воде ручья все еще играли отблески удалявшегося пламени.
Здоровяк, прижав кейс к груди, как бульдозер, прокладывал дорогу. Топкое дно уже с первых шагов поглотило легкие девичьи туфельки. Чуть позже остался босиком здоровяк. Только крепкие кирзачи улыбчивого надежно плюхали по жидкой грязи.
Ручей по течению становился все глубже и шире, а склоны оврага делались все ниже, заросли на кручах редели. Сквозь них проглядывало черное беззвездное небо. Моросить перестало. Довольно скоро все трое уже брели почти по горло в черной ледяной воде. Здоровяк нес над собой кейс, улыбчивый водрузил на голову свою громоздкую торбу, а дамская сумочка просто плыла на ремешке за девушкой, как медуза.
То и дело беглецов пугала скакавшая по кустам на левом склоне оврага лошадь, а жалобное тявканье щенка осталось где–то далеко позади и перешло в надрывный скулеж.
Легкий ветерок разодрал полог облаков. В овраг, плавно переходивший в камышовую заводь, заглянула луна. Запахло рыбной свежестью и свежим навозом.
— А–а–а, — протянул мужичок, — это ж Аничков пруд.
Пологий берег пруда, куда впадал ручей, был изрыт глубокими ямками от коровьих копыт. Сюда несколько раз в день спускалось на водопой деревенское стадо. На темном зеркале воды не было ни морщинки, но верхушки осинок на берегу все же трепетали листвой, и лунная дорожка змеилась от неуловимого волнения на воде.
От темной глади пруда шел парок, вплетаясь в волнистые слои тумана, застилавшего всю округу.
— Далек–к–ко мы дунули, — дрожа от холода, сказал улыбчивый мужичок.
— Чего бормочешь? — спросил здоровяк.
— До деревни моей тут уже рукой подать.
— А мне какое дело?
Громкий треск в кустах и топот копыт заставили беглецов остановиться по щиколотку в воде.
Девушка тоже громко пристукивала зубами. Платье прилипло к телу. Ее фигура в темноте напоминала силуэт пляжной купальщицы.
С телогрейки улыбчивого и летнего плаща здоровяка ручейками сбегала вода с грязью пополам. Здоровяк как будто бы и не замерз, от него даже шел пар. Он лишь для облегчения тяжести перекладывал набухший от сырости кейс с деньгами из одной руки в другую.
Все напряженно вслушивались в тишину. Обомлели от страха и чуть не присели в мелкую воду, когда услышали совсем рядом голоса:
— Э-лэй, держи!.. Держи…
Лунный свет выхватил белую лошадь, а через некоторое мгновение перед ними вырисовались контуры трех всадников.
Ближняя фигура на коне, в бесформенной шляпе, набросила веревку на шею белой лошадки и притянула ее к себе.
— Поймал, ромалы!
Луна снова вышла из–за туч. Все разглядели, что лошадь обротал старый цыган. Лунные блики играли на его серьге, золотых зубах и какой–то металлической бляхе на груди.
Здоровяк со страху крепче прижал к груди кейс и попятился вглубь воды.
— Тпру! — просипел цыган, осаживая испугавшуюся незнакомых людей лошадь. — Эй, кого еще нелегкая носит по ночам, когда люди добрые спят?
Беглецы испуганно переглянулись.
— Мы со свадьбы бредем, — находчиво заблажил улыбчивый мужичонка. — Из Антеевки, да заблудили маненько.
Старый цыган кивнул. Вдалеке, если очень уж прислушаться, действительно повизгивала гармошка и ухал басами магнитофон.
— Костер в овраге вы зажгли? — спросил он угрожающим голосом.
— Ни боже мой! — перекрестился улыбчивый левой рукой.
Цыган протянул ему кнутовище, мужичок ухватился и первым вышел из топи на сухой берег.
— А людей подозрительных видели?
— В глаза ничего такого, да чтоб им… Нам бы на дорогу к Осеевке выйти, — задабривал его мужичонка елейным тенорком.
Цыган помог ему забраться на свою лошадь. Все кони были без седел. Девушка, забавно шлепая босыми ногами по воде, подбежала к самому молодому цыганенку, задрала подол, ловко закинула ногу на круп и взобралась на коня позади наездника почти без посторонней помощи.
Здоровяк, пыхтя и отдуваясь, попробовал одолеть невысокую, почти как пони, заарканенную цыганом белую лошаденку, но два раза безуспешно шлепался в грязь — мешал кейс в руке. Тогда другой молодой цыган, покрупнее первого, втянул его к себе на лошадь. Здоровяк улегся толстым животом поперек крупа и обвис мешком.
Цыгане прицыкнули на лошадей, те ходко зачмокали копытами по мокрому лугу, по шею утопая в молочной пелене тумана. Улыбчивый мужичок, из местных, то и дело вертел головой, чтобы сориентироваться. Потом попросил ссадить их посреди луга, который в тумане казался бескрайним.
— Там я тропинку знаю верную, наискосок отсюда быстрее до моей деревни будет.
— Иззябнете, по росе идучи, — сказал старый цыган. — Вон мужик с чемоданом и девка с сумкой совсем босые. Вы особо не торопитесь по ночному делу, — посоветовал он и ткнул кнутовищем куда–то повыше туманной пелены. — Впереди стог прошлогодней соломы будет. В середке теплое кубло мы выгребли для наших, чтоб заночевать когда, если случится. Там и согреетесь после купания. И с рассветом домой потопаете, когда развиднеется. Ну, бывайте!